 |
|
|
|
|
НОВИКОВ Леонид Николаевич
Россия город Екатеринбург, УрФУ ( Фти, доцент, кафедра теоретической физики ) выпускник 1959 года, кандидат физико - математических наук
ФИЗТЕХ - МОЯ СУДЬБА И ЖИЗНЬ
На физтех я попал не случайно, а вполне сознательно выбрал именно УПИ и именно физтех, так как к моменту окончания школы имел достаточно подробную информацию от своего брата, Сергея Николаевича Новикова, учившегося уже на третьем курсе кафедры В.Г. Власова (ныне кафедра редких металлов). Школу я закончил с медалью в далеком Хабаровске и сразу же после получения аттестата зрелости без колебаний и поисков отправил документы по почте в приемную комиссию физтеха, не без оснований считая, что буду принят без вступительных экзаменов. Через положенное количество недель получил ответ, что мне нужно лично явиться в приемную комиссию не позднее 1 августа для прохождения собеседования. Нужно - так нужно! Срочно был объявлен сбор, и к назначенному сроку после недельного путешествия в поезде (тогда еще с паровой тягой) чумазый от угольной пыли я появился с чемоданом перед очами Вадима Николаевича Оносова, который в то время управлял приемной комиссией. Он сразу же сообщил мне две новости: приятную и не очень. Первая - о том, что я уже зачислен на физтех, как медалист. А вторая - о том, что на следующий день я должен явиться в институт в рабочей форме для отправки на сельхозработы в колхоз. К такому повороту событий я, мягко говоря, был не совсем готов, а точнее - совсем не готов. " Рабочей формы " у меня не было и в помине: все, что можно было бы использовать в ее качестве, осталось в далеком Хабаровске, ибо никто из моих близких не мог предположить, что " собеседование " проходит в колхозе и в " рабочей форме ". Делать нечего, пришлось явиться к отправке на уборку урожая, в чем попало. Месяц в колхозе прошел, как год, так как мы, зеленые пацаны, никогда не нюхали колхозного труда с 6 часов утра до 10 вечера с перерывом на тощий обед, да к тому же и спали мы на куче соломы в сарае без крыши под открытым небом. Правда, выдали нам по два грязных одеяла, чтобы прохладные уже уральские ночи не доконали нас окончательно. Единственное светлое воспоминание из тех дней - завтрак в поле, когда нам привозили с фермы две фляги парного молока и десяток буханок чернющего, но свежего и потрясающе пахнущего хлеба, что мы и поедали при свете угасающих утренних звезд прямо с телеги, доставившей это богатство. Наконец, трудовые праздники закончились, и начались учебные будни. С большим удивлением я узнал, что зачислен в группу MT-189, где были собраны будущие физтехи-химики, а не на кафедру экспериментальной физики, где должны были проходить " курс молодого бойца " будущие физики. В приемной комиссии меня, вообще говоря, спросили, на какой специализации я хотел бы учиться, но в те годы по группам распределяли не по желанию, а по какой-то разнарядке, и пришлось мне в повышенном объеме изучать химию. Правда, от этого я нисколько не пострадал. Более того, благодаря обучению на МТ мы с моим другом Сан Санычем (А.А. Щербаковым) как-то оказались в лаборатории В.Л. Золотавина, где нас приютила Соната Петровна Оносова, научила премудростям титрования и прочим тонкостям химического анализа. В одном из своих печатных трудов она даже упомянула наши фамилии в подстрочных примечаниях как студентов, помогавших в проведении опытов. Мы были очень рады, когда Соната Петровна подарила нам оттиски этой работы, - ведь это было нашим первым приобщением в НАУЧНОЙ РАБОТЕ ! Как ни странно, после первого курса мне удалось без особых сложностей перевестись в группу физиков на кафедру В.Г. Степанова, о чем я, собственно, и мечтал. Все последующие годы учебы казались уже ездой по проторенной дорожке: задания, зачеты, экзамены никак не запомнились, да и учеба в целом давалась легко. За весь период обучения я получил только одну четверку по " термодинамике и статистической физике " у В.П. Скрипова, да и то лишь потому, что этот предмет мне казался почему-то совершенно " нефизичным ", и я его плохо понимал. Из преподавателей наибольший след в моей памяти оставили Георгий Викторович Скроцкий, Николай Николаевич Красовский и Павел Степанович Зырянов. Их лекции, четкие, ясные и просто интересные, без всякого сомнения, производили на нас самое глубокое впечатление. Из преподавателей кафедры вспоминаются К.А. Суханова. Ю.К. Худенский, В.С. Перетягин, В.Г. Степанов, К.С. Гришин. Интересными были так называемые " лабораторные работы " на бетатроне и циклотроне, когда мы во все глаза просто смотрели на ускорители и на управляющих ими преподавателей и инженеров, ведь это было приобщение в ФИЗИКЕ ! Наша студенческая жизнь, естественно, была богата событиями, то грустными, то веселыми, и не все они остались в памяти. Но вот об одном из них вспомнилось, когда я читал мемуары Юрия Моисеевича Поташникова в сборнике " Уральские физтехи ", изданном по случаю 50-летия нашего факультета московскими " уральцами ". Процитирую: " Шли последние донемелковские годы, оттепель оказалась какой-то странной ", и далее: " Для забывчивых напоминаю, что АРТУР НЕМЕЛКОВ * был представителем физтеха на комсомольской конференции 1956 года, где он озвучил политическую платформу физтеха, за что и поплатился исключением из ВЛКСМ и переводом в солдаты. В дальнейшем его жизнь сложилась, говорят, благополучно ". Я знал Артура Немелкова, наверное, лучше, чем многие, ибо учился в одной с ним группе, какое-то время жил в одной комнате общежития, его женой стала подруга моих школьных лет, с которой мы вместе приехали из Хабаровска для учебы в УПИ ( она закончила радиофак). Да и в последующие годы мы встречались, хотя и нечасто, то в Свердловске, то в Челябинске, где он живет с большой счастливой семьей и по сию пору. В 1988 году редактор " ЗИКа " Л.П. Мишустина нашла меня, и мы с ней довольно долго вспоминали события тех дней, а затем она написала большую статью ( "ЗИК", 27 октября 1988 г.) под названием " Немелковщина ". Процитирую и ее: " Тогда же появилось это слово - немелковщина. Оно родилось в административных кругах и долго служило для характеристики любого общественного откровения, смелой или парадоксальной мысли, отчаянного поступка ... Его с пренебрежением произносили в высоких и не очень кабинетах и с уважением, теплотой - в среде студентов ". Выступление Артура на комсомольской конференции в 1956 году было все-таки не " политической платформой физтеха ", как показалось Ю.М. Поташникову, а криком боли молодого гражданина, порожденного обстановкой в родной стране. Мало, кто знал о его намерении выступить с критикой существующих порядков, но, услышав его горячие слова с трибуны, многие ( и не только физтехи ) в глубине души были согласны с ним, хотя и не рисковали признаться в этом открыто. И нельзя винить их в этом, ведь волна угроз, обвинений и ярлыков, поднятая партийным и комсомольским руководством, была столь сильна и столь неадекватна причине, ее породившей, что против нее невозможно было устоять. Эта волна чуть не вышвырнула и меня за борт института. Во время очередной аттестационной комиссии проректор П.З. Петухов потребовал выгнать меня с физтеха за то, что я, якобы, устроил антисоветскую политическую манифестацию в поддержку Немелкова, пригласив его встречать Новый 1959 год в одной компании. А ведь им ( Артуру и его жене ) было очень одиноко в первые годы после исключения Немелкова из института. И лишь заступничество В.С. Перетягина, бывшего тогда нашим " классным руководителем " ( институт кураторов групп лишь только нарождался ), спасло меня от неминуемого исключения с факультета ( если и не из института ). Не могу не закончить этот экскурс в прошлое кратким описанием дальнейшей судьбы Артура Авенировича Немелкова. Он отслужил в армии, где снова вступил в ВЛКСМ, потом закончил Челябинский политехнический институт, считается отличным специалистом, имеет грамоты и благодарности всех уровней, вплоть до Министерства, работал много лет в ГДР и Пакистане, сейчас счастливый дед трех внучек. Он остался таким же открытым, доброжелательным и критически настроенным, каким был в юности. А вся шумиха, поднятая вокруг него чиновниками разного калибра, до дрожи в коленках боявшихся, прежде всего, за свое собственное благополучие, вскоре утихла, оставив после себя горький нерастворимый осадок. Закончились студенческие годы, защищен диплом в Свердловске-44, нужно начинать взрослую жизнь. Но что-то не сработало в каких-то бюрократических каналах: все мои однокашники разъехались по распределению, а моя " путевка в жизнь " где-то задержалась. Очень не хотелось висеть на иждивении родителей, и, с благословения деканата, я отправился искать работу. Прежде всего, естественно, обратился к В.Г. Степанову, который в это время перешел в УФАН для организации нового отдела энергетики и автоматики. Он без вопросов принял меня на должность младшего научного сотрудника и на первых порах поручил оборудовать помещения, выделенные отделу на территории Ботанического сада. На фоне этих чисто завхозных дел работа моих коллег под руководством Г.А. Веретенникова (первого выпускника кафедры) над внушающим почтение макетом " Челнока " вызывала неистребимую зависть. И вот, однажды, состоялась беседа В.Г. Степанова с Г.В. Скроцким, которая определила не только мою дальнейшую работу, но и всю жизнь. Сначала я перебрался в качестве " варяга " на территорию кафедры теоретической физики, где под началом А.К. Чиркова занялся проектированием и изготовлением электронных блоков для ЯМР-спектрометра, а через полгода Георгий Викторович предложил мне поступить в аспирантуру, на что я тотчас же согласился, не очень-то понимая, насколько слаба была моя " теоретическая подготовка ". Г.В. Скроцкий всегда остро чувствовал новизну физических идей и сразу же брался за те из них, которые представляли особый интерес. Вот и нас с А.Д. Витюковым он направил на первую в СССР реализацию экспериментов по оптической ориентации атомов. О важности задачи можно судить хотя бы по тому, что первооткрывателю этого явления французскому физику Альфреду Кастлеру в 1966 году была присуждена Нобелевская премия по физике. Георгий Викторович встречался с ним в Москве и затем поддерживал переписку. Результатом этих контактов было приглашение направить в Париж в лабораторию радиоспектроскопии Высшей Нормальной школы молодого аспиранта на годичную стажировку. Выбор пал на меня, и это означало новый крутой поворот в моей судьбе. Осенью 1963 года после краткосрочных курсов французского языка ( до той поры я изучал лишь английский язык ) в составе группы из 20 человек я был отправлен в Париж. Несмотря на то, что в группе были почти сплошь кандидаты наук ( неостепененных было 5-6 человек), все мы числились " студентами ", получали стипендию в нашем посольстве и жили в студенческом общежитии в знаменитом Латинском квартале. Профессор А. Кастлер был удивительным человеком. Его доброжелательность и скромность, высочайший культурный уровень, интеллект, благожелательность и стремление помочь молодым ученикам - да и все остальные качества Ученого и Человека не подаются описанию. В те дни он был избран в Академию наук, и я имел честь быть среди приглашенных на официальный прием, посвященный вручению А. Кастлеру шпаги академика, после чего в лаборатории собрались все его коллеги и ученики на предмет " обмытия " этой шпаги. Я всегда восхищался обстановкой искренней дружбы, откровенности, свободомыслия, оптимизма и взаимопомощи, которую сумел создать этот замечательный человек в своей группе. Как драгоценные реликвии храню я его голос в магнитофонной записи со словами, обращенными к тем сотрудникам нашей кафедры, которые занимались оптической ориентацией, его письма, поздравительные открытки и фотографии, которые он изредка посылал в последующие годы. Именно он сформулировал идею нового оригинального эксперимента на ядрах Hg201, который мы с румынским стажером И. Попеску успели закончить до возвращения домой и который оказался моей первой научной публикацией в докладах французской Академии наук. С тех пор он еще несколько раз представлял работы нашей группы для публикации в этом престижном научном журнале. Смерть А. Кастлера 7 января 1984 года в возрасте 82 лет не была неожиданной: он не только тяжело болел последние годы жизни, но и описал в стихотворной форме последний день своей жизни; все произошло так, как было сказано в его стихотворении. Через год в Париже состоялся мемориальный международный симпозиум памяти А. Кастлера, в котором приняли участие многие известные физики всех стран мира. Личные приглашения были присланы Г.В. Скроцкому, Е.Б. Александрову (ГОИ, Ленинград) и мне, но события повернулись так, что политические причины оказались более важными для руководства страны, и ни один из приглашенных советских ученых не был выпущен во Францию. На этом симпозиуме Г.В. Скроцкий должен был получить почетную медаль имени Кастлера, но так и не смог ее получить. Мне же эта медаль была вручена много позже во время последней научной командировки в Париж. Вот так беседа В.Г. Степанова и Г.В. Скроцкого в 1960 году изменила течение всей моей жизни. |
|
|
|
|
| Издательство " DiaKon * ДиаКон" | Инициатор проекта Яремко А.Н. |